Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Ты как посмел…, – начал Авраам. Питер всунул в руки кузенам полные стаканы: «Молчите, и слушайте меня». Опрокинув еще сливовицы, он начал говорить.

В домашней мастерской Клары стояла ножная швейная машинка «Зингер». На ней женщина училась шить, у матери. Клара, быстро, смастерила для Пауля маленький, холщовый фартук. К ее удивлению, мальчик оказался хозяйственным. Клара улыбнулась:

– Он жил на фермах. Здесь у нас коров нет, один Томаш.

Пауль убирал за котом, и кормил его. Он, с девочками, приводил в порядок детскую и даже мыл посуду. Клара начала учить детей готовить. Они устраивались у большого, деревянного стола, на кухне. Пауль показывал девочкам, как месить тесто, для печенья. Он очень гордился тем, что знает буквы. Занимаясь с ним, Клара поняла, что мальчик сможет и читать, и писать. Пауль делал все медленно, однако он был терпелив, и не расстраивался, если у него не получалось. Спал он пока в гостиной, на диване. Клара, оглядывала комнату:

– Надо кабинет Людвига под вторую детскую приспособить. Что нам делать? – Томаш мурлыкал, терся об ее ноги. Из детской доносился нежный голосок Адели. Дочка любила петь, Сабина и Пауль ей подтягивали.

Клара подошла к незаконченному чертежу, на кульмане. Перед тем, как уехать в Германию, прошлой осенью, муж вел курс по архитектурному рисунку. Клара сжала тонкие пальцы:

– Дуомо, в Милане. Мы ездили в Италию, на медовый месяц. Милан, Флоренция, Венеция…, – верхний угол чертежа отогнулся. Бумага, немного, пожелтела. Кнопка лежала внизу, на подставке для карандашей. Клара протянула руку к чертежу:

– Сложить кульман, отнести в кладовку. Взять у мамы мою детскую кровать. Пауль не может все время в гостиной ночевать. Он никогда не поступит в университет, и вряд ли даже в школу пойдет. Однако он добрый мальчик, хороший. Руки у него ловкие. Я его обучу, он станет плотником, столяром. В театре всегда нужны рабочие…, – Клара укололась кнопкой.

Лизнув палец с капелькой крови, она зло, с размаха, загнала кнопку на место:

– Людвиг жив, я верю. Если немцы его отпустят, он вернется в Прагу. Я не могу его предавать, не могу выходить замуж, и уезжать. Но немцы еще никого не отпускали…, – Пауль и Сабина, сначала, называли ее мамой Кларой. Потом и мальчик, и девочка, стали говорить «мама». Адель кивала:

– Конечно, ты наша мамочка…, – по вечерам они сидели на диване. Клара читала детям сказки, на немецком языке, из старой книги братьев Гримм. Она целовала светлый затылок Пауля, и темные кудряшки девочек. За окном накрапывал дождь, пахло сладким, домашним печеньем.

Томаш, подняв хвост, независимо вышел из комнаты. Клара усмехнулась:

– Он не любит, когда на него внимания не обращают. Он обжился, словно всегда у нас был…, – кот спал то с девочками, то с Паулем. Она смотрела на мокрое, оконное стекло, на серые тучи:

– Мама сказала, что надо о детях думать…, Что думать? – Клара сглотнула:

– Он хороший человек, он меня любит. Дети к нему тянутся…, – она приложила пальцы к покрасневшим щекам. Аарон сказал, что они могут пожениться в американском консульстве. У Пауля документов не было, Сабина получила временное удостоверение беженца. Пользуясь им, Клара сделала такое же, на имя мальчика. Он стал Гольдблатом, по документам, старшим братом Сабины.

Женщина склонилась над рабочим столом:

– Какая разница? Иначе я не получу свидетельство опекуна, на них двоих. В консульстве присутствие детей не нужно. Нет опасности, что они проговорятся. Впрочем, они друг друга братом и сестрами считают…, – Клара сводила Пауля в фотографическое ателье. Мальчик не боялся, уверенно устроившись на табурете. Он ждал птички. По дороге домой, Клара зашла в кондитерскую, купив глазированный пряник:

– Видишь, – ласково сказала женщина, – птичка прилетела. Она знала, что маленький Пауль любит сладости…, – мать принесла Кларе одежду для Пауля. Госпожа Эпштейнова заведовала пожертвованиями, что собирали в общине для детей из Судет.

– Он тоже без семьи…, – вздохнула мать, примеряя Паулю курточку и ботинки, – тоже сирота…, – Пауль прижался щекой к ладони Клары. Мальчик помотал головой: «Мама…».

Клара прошлась по кабинету мужа:

– Что тебе надо? Аарон посадит нас на корабль, в Амстердаме. Его сестра нас приютит, у нее мальчики, двое. Близнецы…, – она поправила фотографию, в серебряной рамке. Снимок стоял на рабочем столе Людвига:

– Это из Венеции…, – Клара, в легком, шелковом летнем платье, сидела на площади Сан-Марко, – я помню, Людвиг попросил тамошнего фотографа сделать карточку…, – Клара кормила голубей. Она бродила, с мужем, по мастерским стеклодувов, на Мурано, они купались в лагуне. Клара вспомнила гондолу, яркую луну, в темном небе, над каналами. Женщина, невольно, всхлипнула: «Людвиг…».

Рав Горовиц говорил Кларе, что устроит ее и детей в Америке, а сам вернется в Европу:

– Ненадолго. Я не могу оставить здешних евреев, любовь моя. Я сниму дом, в пригороде. У вас будет сад, детям понравится. Ты станешь заниматься, с Паулем, и девочками. Начнешь рисовать для журналов, книги иллюстрировать…, – закрывая глаза, Клара видела зеленую лужайку, беленый, аккуратный дом, низкую машину в гараже:

– Мой отец, врач, – шептал Аарон, – он о вас позаботится, а потом я вернусь. Ты с детьми ни в чем не будешь знать нужды…, – он целовал ей руки, Клара гладила темноволосую голову, стараясь не думать о муже. Она посмотрела на часы:

– Скоро Аарон должен прийти. Вчера он позвонил, извинялся, что занят. И позавчера тоже…, – Клара окинула взглядом кабинет:

– Если будем уезжать, надо библиотеку забрать. У Людвига хорошие издания. В Америке европейские вещи дороги. Нельзя здесь книги бросать…, – она шла на кухню, вспоминая твердый голос матери: «Делай, как будет лучше для детей, Клара…»

Сверкала белая, чистая плитка на стенах. Дубовые половицы были натерты, над плитой висели медные кастрюли и сковородки. В плетеной корзинке на столе, под накрахмаленной салфеткой, лежало печенье. Томаш аккуратно умывался, сидя у миски. Приоткрыв форточку, Клара чиркнула спичкой. Она увидела знакомую, высокую фигуру. Остановившись у подъезда, рав Горовиц, улыбаясь, помахал Кларе.

Аарон был в хорошем настроении. В понедельник, утром, после молитвы, он долго звонил в дверь квартиры, где жили кузены. Ему открыл Мишель. В передней было полутемно, Аарон услышал громкий храп. Мишель зевнул:

– Дорогой мой, не все встают в шесть утра. Некоторые в это время ложатся. Впрочем, – он похлопал себя по заросшим щетиной щекам, – ладно. Иди на кухню, вари кофе, – скомандовал кузен, – у нас отличные новости.

За кофе выяснилось, что вчера, в пивной, Мишель и Авраам видели Питера. Мистер Кроу поехал в британское посольство, организовывать вывоз из Праги судетских детей. Аарон, смущенно, закашлялся:

– Простите, что я не предупредил о Питере. Я знал, с Берлина…, – Мишель залпом выпил кофе:

– Все равно, голова раскалывается. Некоторые спят до обеда, а некоторым, через час, надо появиться в Национальной Галерее. В общем, – он похлопал Аарона по плечу, – Питер все устроит. Он молодец, конечно, – Мишель присвистнул, – смелый человек. Работает под носом у нацистов. Мы познакомились с Генрихом, отличный парень…, – Мишель утащил у кузена кофе:

– Ты на чашку смотришь, а мне сейчас он необходим. Вопрос жизни и смерти…, – Мишель курил, вспоминая тихий голос Генриха. Они шли пешком по Кременцовой улице. Авраам и Шиндлер, спотыкаясь, ловили на углу такси. Мишель узнал, что похищенные в Мадриде рисунки находятся у старшего брата Генриха, штурмбанфюрера фон Рабе.

– Он хочет картины отсюда вывезти, из Праги…, – огонек зажигалки осветил недовольное лицо немца:

– Не волнуйтесь, месье де Лу, с рисунками все в порядк…, – он дернул губами: «Рано или поздно, они будут призваны к ответственности, обещаю».

Мишель вздохнул:

– Здешние картины, самые ценные, на этой неделе отправляются в Женеву. Я их сопровождаю, с мандатом от Лиги Наций…, – Генрих улыбнулся: «Хорошо. Спасибо, месье де Лу».

Питер заканчивал совещание в британском посольстве, общине предстояло послать детей в Лондон. Однако, по словам Мишеля, никто пока не знал, как. Питер не появился, только позвонил в квартиру раввина, из посольства: «Дело остается неясным, но я не уйду, пока не добьюсь своего».

Аарон помнил требования билля. Дети вывозились из Германии и Австрии по особым карточкам. Бумаги оформляли в британском консульстве. Виза, в таком случае, не требовалась. Под категорию детей подпадали и подростки, до семнадцати лет, но их Авраам отправлял в Палестину. Каждый ребенок мог взять маленький чемодан, с личными вещами. Дети обязаны были привезти пятьдесят фунтов стерлингов, для покупки билета, в случае будущего возвращения домой. В карман им клали картонную бирку, с именем и номером.